ПРОДОЛЖЕНИЕ ПРЕДЫДУЩЕЙ СТАТЬИ Наука мышления считает, что составные части мышления имеют иерархическое устройство, что называлось "главы и хво¬сты". Любая поверхностная мысль, которую мы можем выхва¬тить прямо сейчас, имеет свои корни, уходящие в глубинные слои мышления вплоть до так называемого бессознательного. Кста¬ти, старики бессознательного не признавали, но у меня пока нет возможности говорить об этом по-другому. Вот эта самая мысль от самой вер¬хушки до глубинных корней составляет как бы единое тело, которое старики называли "Пчел¬кой" и рисовали треугольничком с двумя усика¬ми сверху. Верх назывался головкой, главкой, а низ — хвостами или перьями. Сама пирамидальность такой фигуры указывает на ее внутреннюю иерархичность, которая, в свою очередь, диктует определенные особенности в работе и при использовании.
Поскольку мир очень сложен и многообразен, недопустимо расходовать ограниченные человеческие силы и возможности неэкономично, нерачительно, как говорилось. Иначе — смерть. Поэтому используются только самые приспособленные орудия, решающие задачу точнейшим и скорейшим способом. Следова¬тельно, задача помнить все, в том числе и все о себе, перед нами не стоит просто потому, что от этого выживание не зависит. Пер¬воочередной задачей является помнить, где в хранилищах памя¬ти лежат необходимые орудия, и как их находить, а потом при¬менять. Подчеркну: для выживания нужно владеть самыми опти¬мальными орудиями, способами их нахождения и способами их использования. Все. Остальное можно отдать в "само собой разу-меющееся" или бессознательное, как старики понимали "само собой разумеющееся".
Обратите внимание, все только что описанное как бы не имеет отношения к самому человеку, потому что диктуется ему Миром, как образы преодоления противодействия Мира. А это означает, что и к Миру это все относится, мягко говоря, одно¬боко. В постоянно видимой или осознанной части мышления оказывается только опасная часть мира, а также полезная, поскольку она связана с опасностью смерти от голода, холода и т.п. Исклю¬ченными из осознавания оказываются остальные части Мира, счи¬тающиеся безопасно-бесполезными, а также сам человек, если он не болеет.
Как это работает с точки зрения "механики" ума. Если пере¬до мной встает задача "выжить", то мне вовсе не обязательно даже помнить, что это связано с выживанием. Более того, по¬мнить это даже вредно. Если я хочу выжить, то все лишнее мне надо выкинуть из головы и иметь постоянно действующими сле¬дующие возможности:
1. способность узнать опасность для жизни;
2. способность быстро найти в своей памяти способ проти¬водействия;
3. применить его.
В итоге, в работающей части ума, "в голове" присутствует узнавание-поиск-борьба, но нет ничего о выживании, память о котором хранится гораздо глубже, как говорилось, "в хвостах" просто потому, что это было продумано в самом начале. Проду¬мывать вторично то, что определено и сомнения не вызывает, значит тратить силы и время зря, впустую. Поэтому в миг насто¬ящей опасности вы не сможете вспомнить ничего о теории вы¬живания. Но, войдя в теоретические рассуждения о выживании, вы оказываетесь очень незащищенным перед лицом настоящей опасности, потому что там, где лежат общие рассуждения и ре¬шения о необходимости выживать, еще нет образов действий в ответ на опасность. Они создадутся вашим Разумом только после принятия 1) решения выживать и 2) решения создавать образы действия в опасных положениях. Вот вкратце механизм бессозна-тельности с точки зрения Тропы. Бессознательного нет, просто объем нашей "головы" слишком мал, что бы вмещать одновре¬менно все, что мы помним, а механика мышления такова, что предпочитает использовать этот объем для насущных задач и про¬тиводействует "побочным воспоминаниям", поскольку обладает способностью определять первоочередность и насущность при¬ходящего.
Если не брать в рассмотрение различные психические от¬клонения типа "одержимостей чужими духами", то все бессоз¬нательное — это самое ясное и само собой любому живому су¬ществу, любому человеку и любому "своему", то есть члену оп¬ределенного сообщества, понятное. Это те изначальные догово¬ренности, на основе которых и рождалось общество и само со¬временное понятие "человек". Именно избыточная ясность и заставляет исключать подобные составляющие мышления из осознаваемого использования.
При этом надо еще учесть, что эта "ясность" многоэтажна, то есть уложена в многослойную иерархическую конструкцию типа пирамидальной лестницы, где все последующие слои, свя¬зи и ходы разворачиваются по принципу бинарных оппозиций или "вил", "вилок", как говорили в Тропе, из исходной точки, корня. Такие корни старики называли "матками струй мышле¬ния" или "облачными матками", но подробнее я пока говорить об этом не в состоянии, потому что это повлечет за собой очень большой разговор о теории обликов и управления.
Если исходить из такого подхода к устройству мышления и "бессознательного", принципиально важным становится описа¬ние слоев и путей разворачивания "мыслена древа" — структу¬ры, внутреннего устройства или архитектуры мышления. Дума¬ется, это основной вопрос всей психологии двадцатого века и причина ее застойного кризиса, о котором так много говорится.
Когда я поставил для себя главным вопросом психологии конца двадцатого века вопрос об устройстве мышления, я пора¬зился тому, как много сделал Юнг уже в начале века. Ведь все эти слои и связи, которые я отмечал по ходу статьи, были им увидены и обозначены, хотя еще не для всех он нашел настоя¬щие имена и оставил немало работы для систематизаторов. Но систематизировать проще, чем видеть и открывать.
Кроме того, пытаясь "психологически обосновать, что та¬кое архетип", он обращается к мифу, который, по его мнению, является "выражением архетипов". Что такое миф? "Мифы — в первую очередь психические явления, выражающие глубинную суть души" [33, с. 99]. Вероятно, это было его открытием.
"Дикарь не склонен к объективному объяснению самых оче¬видных вещей. Напротив, он постоянно испытывает потребность или, лучше сказать, в его душе имеется непреодолимое стремле¬ние приспосабливать весь внешний опыт к душевным событи¬ям" [33, с. 99]. "Субъективность первобытного человека столь уди¬вительна, что самым первым предположением должно было бы быть выведение мифов из его душевной жизни" [33, с. 100].
Может быть, эти формулировки даже в чем-то наивны — ну откуда, например, эта уверенность в удивительной субъективности первобытного человека и одновременно по-комсомольски задорная агитация за научную объективность? Эта "объектив¬ность"' означает лишь способность смотреть на явления природы из условной точки, где нет "субъективности", то есть как бы отсутствует человек. Этот признак хорошего научного тона рабо¬тал в рамках механистической науки прошлого, но уже вся вто¬рая половина двадцатого века в точных исследованиях считает необходимым учитывать наблюдателя, то есть личность исследо¬вателя. Пустой бесчеловечный мир физических законов, кажется, исчерпал себя везде, кроме психологии — науки о человеке. Здесь Юнг — детище своей культурной среды и тем значимее то, что он умудряется из этого сделать.
Вот его рабочая гипотеза: "душа содержит в себе все те об¬разы, из которых ведут свое происхождение мифы, <...> наше бессознательное является действующим и претерпевающим дей-ствия субъектом, драму которого первобытный человек по ана¬логии обнаруживал в больших и малых природных процессах" [33, с. 100].
От мифов Юнг перекидывает мостик к родоплеменным уче¬ниям, то есть магии: "Все тайные учения пытаются уловить не¬видимые душевные события, и все они претендуют на высший авторитет. Это в большей мере верно по отношению к господ¬ствующим мировым религиям. Они содержат изначально тайное сокровенное знание и выражают тайны души с помощью вели¬чественных образов. Их храмы и священные писания возвещают в образе и слове освященные древностью учения, сочетающие в себе одновременно религиозное чувство и мысль. <...> Почему психология является самой молодой опытной наукой? Почему бессознательное не было уже давно открыто, а его сокровища представали только в виде этих вечных образов? Именно пото¬му, что для всего душевного имеются религиозные формулы, причем намного более прекрасные и всеохватывающие, чем не¬посредственный опыт. <...> Тяга к вечным образам нормальна... <...> Благодаря тысячелетним усилиям человеческого духа эти образы уложены во всеохватывающую систему мироупорядочивающих мыслей" [33, с. 101].
Это вершинная мысль Юнга, прослеживающаяся во многих его трудах. Вот ее-то я бы и посчитал основой, от которой мож¬но перейти к теории мышления. Не понимаю, однако, почему Юнг не называет эту "систему мироупорядочивающих мыслей" мировоззрением. Тем не менее, когда это подано как "система мыслей", мы непроизвольно разрушаем некий туманный флер вокруг понятия "мировоззрение" и понимаем, что оно лишь один из элементов, слоев мышления. Еще один слой.
Причем, этот слой мышления, с одной стороны, если сле¬довать Юнгу, связан с очень глубокими уровнями "Души", с другой стороны, имеет сложную структуру, сложную или со¬ставную не только в том смысле, что образов много, а они при этом как-то "упорядочены", то есть имеют устроение, но и в том, что они "упорядочивают мир".
Как наши мысли могут его упорядочивать сами по себе? Только если это мир мыслей или соответствующий Миру-при¬роде Образ мира.
Вот эта гигантская конструкция, имеющая слой "содержа¬ний" и соответствующий им слой "образов поведения", что мы, обобщая, назвали "слоем способов", и есть та часть Души, из которой "ведут свое происхождение мифы..." Или одна из таких частей.
Итак, в статье Юнга мы обнаруживаем возможность не про¬сто заглянуть в свое сознание, которое при первом подходе пред¬ставляются неким нерасчлененным псевдоединством, но и раз¬личить в них несколько принципиальных уровней, составляю¬щих их устройство. Что, на мой взгляд, принципиально важно, так это соответствие этих уровней разделам троповой Науки мышления, что для меня означает возможность выстроить весь последующий рассказ о Тропе в соответствии с этим делением как своеобразным оглавлением учебного курса. Итак.
Во-первых, это Анима, жизненный порыв типа Бергсоновского elan vital или elan orriginel [52, с. 78] или животной души, Живы славянской этнографии и мифологии.
Во-вторых, это Тень или Струя желаний, в основном по¬давленных или сдержанных, которые есть, по сути, лишь выра¬жение жизненного порыва, Анимы в человеке общественном. В Тропе она изучается и сама по себе и как основа целеустроения человеческой жизни.
В-третьих, это слой способов и содержаний, относящихся к механике ума, то есть Разум, память и архетип трансформации.
В-четвертых, Образ Мира-природы.
В-пятых, это Мышление, состоящее из множества слоев от глубинных, "бессознательных" до осознаваемых, составляющих тело Образа мира-общества, куда входят:
- чувства;
- смыслообразование;
- ценности, цели, нравственность и многое другое.
Все это одновременно имеет личные проявления у каждого и одновременно является всеобщим для всех людей, потому что это устройство человеческого сознания и ума. Очевидно, именно будучи чьим-то видением очищено от личностного, оно узнава¬лось как то, что Юнг называет архетипами или "всеобщим осно¬ванием душевной жизни каждого, будучи по природе сверхличным". Наиболее точно соответствующее архетипам, то есть меха¬нике ума, поведение людей запоминалось и жило далее Мифа¬ми.
Работа Юнга позволила мне назвать основные составные части Науки мышления Тропы. Однако каждая из этих частей требует самостоятельного и очень подробного рассказа, да к тому же еще и сама разбивается на множество составных частей. С чего же начать?
Конечно с конца, с Образа мира. В каком-то смысле — это самая знакомая нам часть из всей науки мышления. Не потому, что каждый из нас его имеет. Каждый из нас имеет и все осталь¬ное мышление. Нет, скорее потому, что Образ мира, говоря на¬учно, рефлексируется, то есть осмысляется нами гораздо чаще, чем все остальное. Он, как считается, существует в двух видах: в виде "наивной" картины мира и в виде его научной модели.
Проще всего передать это словами одного из ведущих наших лингвистов Ю. Д. Апресяна, высказанными им во втором томе его "Интегрального описания языка и системной лексикогра¬фии". Эти мысли родились в ходе поиска и реконструкции "при¬сущего языку цельного, хотя и "наивного", донаучного взгляда на мир": "Каждый естественный язык отражает определенный способ восприятия и организации (= концептуализации) мира. Выражаемые в нем значения складываются в некую единую си¬стему взглядов, своего рода коллективную философию, которая навязывается в качестве обязательной всем носителям языка. <...> Он (взгляд на мир — ред.) "наивен" в том смысле, что во многих существенных деталях отличается от научной картины мира. При этом наивные представления отнюдь не примитивны. Во многих случаях они не менее сложны и интересны, чем научные. Таковы, например, наивные представления о внутреннем мире человека. Они отражают опыт интроспекции десятков поколе¬ний на протяжении многих тысячелетий и способны служить надежным проводником в этот мир.
<...> В наивной картине мира можно выделить наивную гео¬метрию, наивную физику пространства и времени (ср., напри¬мер, вполне релятивистские, хотя и донаучные понятия про¬странства и времени говорящего и понятие наблюдателя <-..>), наивную этику, наивную психологию и т. п." [1, с. 350-351].
Процитирую психолога С. Ениколопова:
"Картина мира представляет собой систему образов (пред¬ставлений о мире и о месте человека в нем), связей между ними и порождаемые ими жизненные позиции людей, их ценностные ориентации, принципы различных сфер деятельности. Она опре¬деляет своеобразие восприятия и интерпретации любых событий и явлений. Субъектом картины мира может быть как отдельный человек, так и разнообразные социальные общности (этничес¬кие, религиозные, профессиональные).
Важно отметить, что в своей жизнедеятельности человек, как и социум, одновременно пользуется как научной, так и так называемой наивной (имплицитной) картиной мира. Если науч¬ная картина мира представляет собой свод утвердившихся в на¬уке знаний о человеке, природе и обществе, то предметом "наивной" картины мира является подвижная система связанных меж¬ду собой образов и представлений о мире и человеке, различных для разных субкультур и страт, определяющая их поведение. Ес¬тественно, что обе эти картины мира тесно взаимосвязаны, т.к. научная картина мира становится достоянием многих пытливых и любознательных членов общества и тем самым включается в наивную картину мира. Их различия проявляются в первую оче¬редь в том, что наивная картина мира стремится к целостности, а научная — к полноте и точности знания. Так в научной картине мира могут быть лакуны, не изученные проблемы, а следствием стремления к полноте и точности является то, что целостность научной картины мира постоянно нарушается и она находится в динамическом процессе переструктурирования. В то же время, наивная картина мира должна быть целостна в каждый данный момент, иначе она не будет являться основой адаптации к сре¬де" [53, С. 35-36].
Во всей теории наивной и научной картин мира меня не устраивает более всего то, что после знакомства с ней остается ощущение, будто у ученых — научная картина мира, а у всех остальных, "простых" людей — наивная. И ни в одной из работ, которые я читал) не говорится о том, что научная картина мира существует совсем не так, как наивная. Она, условно говоря, виртуальна и не имеет своих носителей, кроме книг, пожалуй, в то время как наивная живет в уме каждого человека, в том числе и ученого. С психологической точки зрения "наивная" картина или Образ мира настолько огромное явление, что все научные довески к нему просто можно не брать в расчет, что мы и видим на примере успехов всеобщего обязательного среднего образова¬ния. Образ мира входит всей своей гигантской массой в наше сознание в первые годы жизни, когда идет основное обучение и закладывается почти все, что мы знаем под именем "человек". Научная картина кое-как навязывается в школе. Проверьте себя, что из школьного объема знаний вы сохранили? А окружающие вас? Какой процент от общей массы ваших знаний об устройстве мира это составляет, на ваш взгляд? Прикиньте, сколько про¬центов из общей массы людей не взяло и школьного образова¬ния, но живет не хуже вас, потому что знают, как эта жизнь устроена. А какой процент добрался до высшего образования и до научной работы? А теперь вспомните кого-нибудь из извест¬ных вам ученых и попробуйте обрисовать его черты. И вдруг вы увидите, что в бытовом отношении он далеко не идеал и в луч¬шем случае — рассеян. Ученым полагается быть слегка рассеян¬ными, что, с психологической точки зрения, может означать только то, что у него нелады с образом мира, со знаниями об его устройстве. Иначе говоря, по большей части человек сбегает в "научную картину мира", потому что совершенно не приспо¬соблен к миру настоящему, не владеет даже более или менее качественной его "наивной" картиной. Мне кажется, это довольно прозрачно в приведенной выше цитате.
Итак, научная картина мира — явление искусственное, сво¬его рода праздность ума, никак не сопоставимое с жизненно-необходимым Образом мира — основой "архитектуры того гигантского компьютера, которым является наш ум". При этом, правда, без научной картины мира, а точнее, без той части ума, которая занята поиском и исследованием окружающего, для чего во все времена создает что-то типа научной картины мира в до¬бавление к наивной, мы бы давно вымерли. Такой "научной" картиной мира в донаучные времена была Мифология, а наукой — Магия.
Если я хочу сделать понятным человеку нашего Мира совер¬шенно новый материал, каковым, на мой взгляд, является ми¬ровоззрение Верхневолжских офеней и, в частности, Тропа, я вынужден найти что-то более или менее знакомое всем, что яви¬лось бы мостиком между этими двумя Мирами. Их "научная", то есть магическая картина мира отличается от картины мира со¬временной науки очень сильно. Бытовой же образ мира гораздо ближе и понятнее, хотя бы потому, что мифологическая, сказочная и языковая его основа сохранилась та же самая. Только у них она была гораздо богаче.
Вот с этого, с Русской мифологии и мифологии Тропы, я бы и хотел начать следующий рассказ о Науке мышления.
|
